Я все помню, потому что...

-Вы уверены, что хотите остаться на ночь? - молоденькая медсестричка обеспокоенно заглядывает мне в лицо, заботливо курлыча себе под нос. - Вы уже несколько дней не спали, да и мне с трудом вериться, что Вы посвящаете те жалкие минуты сну, когда запираетесь в ординаторской. - я мягко улыбаюсь и глажу ее по плечу. Я слишком устал, что бы оправдываться и что-то доказывать. Мне хочется, что бы как можно быстрее это юное создание в белом халате покинуло мое владение, прикрыв за собой скрипучую дверь фтизиатрического отделения. - Вы только посмотрите на себя! - возмущенно всплескивая руками, щебетала девушка, окидывая мою фигуру придирчивым взглядом. - Одна кожа да кости. - я неловко улыбаюсь и пытаюсь отшутиться, стараясь не смотреть на разгневанное и такое мило лицо. И что этот заботливый ангел забыл в моем царстве гнилостной мокроты и удушающего кашля? - Я даже не решаюсь спрашивать, когда Вы нормально ели в последний раз, - часы показывают девять часов вечера, ее смена давно уже закончилась, а она все ни как не уходит и продолжает давать мне ценные указания по поводу моей загубленной жизни. Может стоит уйти под предлогом вечернего обхода больных? Нет, скорей всего это милое создание увяжется следом, начав душить своей заботой не только меня, но и не многочисленных пациентов. А может сказать малышке, что я гей? - А что с Вашим халатом? Когда Вы его стирали? - нет, лучше, как всегда выслушать все эти возгласы, угостить ее мармеладкой и отправить домой. - Ой! У Вас еще и рукав порван! Ну, разве так можно?! - смущенно улыбаюсь уголками губ и пожимаю плечами, после переводя взгляд на часы. - Совсем с Вами заболталась, - прослеживая за моим взглядом и глядя на циферблат часов, произнесла девушка, - у меня же сейчас автобус последний уйдет. - на ходу одевая плащ, прошелестело юное создание, как всегда забывая снять с пышных волос медицинскую шапочку. - До завтра. - она улыбается мне широко и радостно, и уже через миг сестринская погружается в полную тишину, а звонкий стук ее каблуков наполняет коридоры стационара.
Покачав головой и бросив на себя беглый взгляд в зеркало, я поправил стетоскоп на шее, привычным жестом пробежался по шее, на которую была опушена маска, которая по всем правилам и стандартам, должна была закрывать мое лицо. Недопустимо нарушать правила индивидуальной защиты, но мне все равно... мне абсолютно плевать на себя уже несколько нескончаемо долгих лет. Бесшумно закрыв дверь сестринской, вернул ключ на пост и отправился в вечерний обход по палатам, натягивая на лицо свою дежурную улыбку. В коридоре темно, тусклый свет мерцающих лампочек урывками освещает углы моего чахлого царства. Каждый мой шаг сопровождается стоном или кашлем из палат. Все вокруг меня пропитано отчаяньем, страхом и смертью, как бы мы не старались, но зажечь огонь в залитом гнилостной водой камине почти не возможно. Сколько их сейчас? Усталых, измотанных, осунувшихся? Скольких сейчас скручивает судорожный кашель, заканчивающийся отделением мокроты, способной убить до пятнадцати человек? И это только от одного больного. Сколько их, скучающих по семьям и близким? Мечущимся по кроватям и зовущим давно ушедших родителей? Сколько из них сегодня уснут и никогда не проснуться? Сколько из них сегодня заляпают серые простыни своей мокротой, мочой и калом? Сколько из них сегодня заразят моих медсестер? Скольких из них я смогу спасти, и скольких потеряю? Сколько... я стараюсь не думать об этом и не считать, я просто смотрю на их изуродованные язвами тела, вспоминая код того или иного пациента. К нам никогда не привозят тех, кто может вернуться к жизни. В моем отделении находят приют лишь те, кто рано или очень рано покинут мир живых. В моем отделении спишь ты...
Закончив обход, я прихожу к тебе в палату, придвигаю стул к твоей койке и сажусь рядом, внимательно наблюдая за тем, как медленно-медленно твоя грудь поднимается и опускается, как по системе бежит лекарство, которое абсолютно бесполезно, ведь оно не сможет вернуть тебя мне. Я зажигаю лампу на прикроватной тумбочке, мягко улыбаюсь и сняв с руки перчатку провожу по твоей щеке. Но ты не поднимешь руку, не накроешь мою ладонь своей, и я не почувствую твоего иллюзорного тепла умирающего тела. Уже несколько недель ты находишься в коме, и, несмотря на все мои усилия, лечение не дает прогресса. Ты словно не желаешь вернуться ко мне, а может ты простой устал? Не знаю... но ты мог бы вернуться хотя бы на миг, что бы шепнуть мне "прощай".
-Знаешь, я сегодня вспоминал, как первый раз увидел тебя, после долгих месяцев переписки. - поправляя одеяло и нежно гладя тебя по кости, обтянутой кожей, что раньше была рукой. - Ты помнишь? Мне тогда была всего восемнадцать, а тебе двадцать пять, - я улыбнулся уголками губ, придвигая стул вплотную к твоей кровати. - Ты казался мне таким взрослым, я вел себя как дурак, - тихо засмеялся, прикрывая рот ладонью. - Прыгал на бордюры, тянул тебя за руку, просил купить мороженного, а еще я смеялся, так громко и много, что люди даже оборачивались, глядя на меня недовольными и испуганными глазами. Я не хотел контролировать себя, ведь ты был рядом... ты был моим ошейником. - голос предательски дрогнул, но я быстро взял себя в руки. - А еще в этот день мы ходили в кино. Я уже не помню название фильма, но ведь тогда это было не важно, правда? - расстегивая пуговицы на халате. - Реклама только кончилась и на экране высветилось название фильма, а я уже сидел между твоих ног, нежно поглаживая колени и вымаливая поцелуй. Это было так странно, но так чертовски приятно. - поднявшись на ноги, повесил халат на спинку стула и, еще раз проверив, что дверь закрыта, подошел к окну. - Я должен был уехать этим же вечером домой, но не смог и разрыдался на твоей груди... ты позволил мне остаться, и в тот миг я был счастлив, как никогда. - прижавшись лбом к холодному стеклу. - Ты ушел спать в гостиную, а мне отдал свою комнату, - провел пальцем по подоконнику, выписывая твоя имя. - Я проснулся рано утром и не в силах уснуть, прокрался в гостиную, где прижавшись к дверном косяку, любовался тобой. - прошептал, прикусывая нижнюю губу. - Я уехал через несколько дней, а когда вернулся, то на улице уже была зима. - возвращаясь к кровати и резким движением смахивая слезы. - Я переехал к тебе под Новый год. - садясь на край постели и задирая голову. - Родители до сих пор не общаются со мной, после того, как узнали, что я - гей. - горько усмехнулся, проводя рукой по твоей груди. Не составило особого труда пересчитать все твои ребра. - Мне было хорошо с тобой, несмотря на то, что у тебя были многочисленные любовники, что во время ломки ты был ужасен, - провел пальцами по бедру, внутренняя поверхность которого была изуродована длинным и страшным шрамом, который был подарен тобой по время одного из приступов безумства. - Иногда ты уходил на день, на два, три, оставляя меня наедине со своей матерью. Я не знал о чем с ней говорить, а потому только и делал, что заваривал ей чай да включал телевизор по громче, что бы заглушить свои собственные мысли. – сняв рубашку и брюки, стянув носки и скинув ботинки, я забрался на кровать, положив голову тебе на плечо. – Я помню, как пытался уговорить тебя бросить и пройти курс лечение. Помню, как ты кричал и ругался, кидался посудой и грозился прибить меня, если я не заткнусь. – вздохнул, прижимаясь к тебе сильнее. – Помню, как упал на колени и сжал пальцами твои штанины, умоляя начать жизнь заново. Помню твою пощечину и отборный мат. – прикрыл глаза. – Я тогда еще выкрикнул, что если ты не перестаешь, то я тоже начну колоться и буду продавать свое тело в переулках, что бы достать нам дозу. – поцеловал тебя в щек, обнимая за пояс. – Зарычав, ты схватил меня за волосы, и начал бить лицом о батарею, подкрепляя каждый удар злым и жестоким "сука". – прибор, отслеживающий функции твоих сердца и легких протяжно запищал, прерывая череду воспоминаний. – Я все помню, милый, - протянув руку через тебя, я отключил прибор, достал из твоей вены иглу и перекрыл доступ увлажненного кислорода. – Я все помню, - ты тихо умираешь рядом со мной, не издавая ни единого звука, - потому, что люблю. – прижавшись к тебе сильнее, свободной рукой провожу вдоль сонной артерии скальпелем. Я немного запачкаю твою серую простынь своей кровью, ладно? Ты ведь не рассердишься, я знаю… потому, что ты тоже любишь меня.